НАЧАЛО ДАЛЬНЕГО ПУТИ /В Латвии


Пускай дитя поправится на природе

«И ещё такой момент: предпоследнее лето перед отъездом. Я гощу в деревне, в доме „Риекстини“3 у нашей дальней родни. Добрые люди пригласили пожить у них летом 1943 года — чтобы я побыла на свежем воздухе и  отъелась хоть немного на сельских харчах. В тот день мой папа приехал из Риги проведать меня, и мы шли вдоль берега Даугавы — навестить кого-то из соседей. Было это в Доле, прямо напротив Саласпилса, в самом начале лета; вовсю цвела сирень, берег Даугавы густо зарос её кустами. И в тот раз дождь только что пролился, и сирень так пахла… Этот запах оставался во мне ещё и тогда, когда мы оказались в Германии. И каждый раз, когда запахнет сиренью, — точно кольнет что-то прямиком в сердце. Словами не передать ностальгию по всему этому…

С Даугавой, её берегами тоже связано многое, так же как с праздником Лиго — Яновым днём. Это могло быть в 1943 или 1944 году. Мы были на той стороне, где Саласпилс, и по Даугаве вниз скользили большие лодки, такие точно, как в песнях о них поют — изукрашенные цветочными гирляндами, а в лодках — люди с ворохами яновых трав. Они гребли, плыли по течению — из Лиелварде в сторону Риги. Сено ещё не косили, и луга вдоль реки сплошь пестрели цветами, светились и благоухали. Это видение, эта картина Янова дня — одна из тех, что однажды запали в сознание и всегда потом были со мной.

Среди самых светлых воспоминаний детства назову ещё парк Саласпилсского поместья. Чтобы попасть к нашим „Риекстиням“, надо было пройти через этот старый господский парк на берег Даугавы и покричать паромщика с  той стороны, от Доле. Страздиньш, кажется, звали его. Так вот, в парке была аллея акаций и всякие экзотические деревья, как оно водится в таких местах. Парк уже тогда был немного запущен, но, думается, некоторые из тех деревьев там можно найти и сейчас. Родители ехали на велосипеде, я восседала впереди в корзинке, но в парке всем надо было спешиться, велосипед послушно катился рядом. Белые акации цвели, всё было так красиво!»

Мать Вайры Вике-Фрейберги — из Курземе, родилась в Нице. Значит, должно было остаться что-то и от тех краёв? «Курземе? Самое живое воспоминание — случай, когда я заполучила шрам на щеке, его и сейчас можно видеть. Как-то летом я была в Дуник-ской волости, в доме „Раньки“ у бабушки. В тот день взрослые от­правились из дома „Бирзниеки“ в эти самые „Раньки“, где жила мамина сестра, — лён теребить. Меня отвезли в „Риекстини“, и я должна была там оставаться вместе с двоюродными сестрами и двоюродным братом, которые были постарше меня. Тогда прода­вали мармелад в небольших металлических ведёрках. Где-то на обочине просёлка мы в то утро обнаружили ведёрко из-под мармелада с заржавевшей ручкой, и мой кузен тут же превратил его в новую игрушку. Он открыл, что центробежные силы могут противостоять силам гравитации, и жаждал мне это продемонстрировать, похвалиться. Мальчик набрал в это ведёрко грязной воды из канавы и начал крутить над головой, чтобы показать, что вода не выплескивается наружу. И вот, когда ведро было раскручено вовсю, ржавая ручка сломалась, и  ведёрко со всем его содержимым обрушилось на меня. Мне это дело не нравилось с самого начала. Мне было боязно, и я интуитивно отступила в сторону, но брат стал укорять: дурочка, мол, подошла бы поближе, чтобы хорошенько всё видеть.

То был один из первых случаев, когда я вдруг поняла, что у меня есть интуиция, которой надо доверять. Послушавшись двоюродного брата, я пошла против своей интуиции, а делать этого было не нужно. И так как все произошло в  считанные секунды, уклониться от летящего мне в лицо ведёрка я не могла. То было очень болезненное и к тому же длительное переживание. Щека была рассечена до кости, притом еще утром, а взрослые, от которых можно было ждать помощи, обещали вернуться только под вечер. Кусок кожи оторван с мясом, кровь течет, чтобы её остановить, мой кузен и  сестры набрали земляники и запихали в рану. Ржавчина, грязь и земляника — с таким компрессом я просидела день напролёт, мои товарищи по играм просто боялись пойти и сказать обо всём взрослым. Был уже поздний вечер, когда тётя собралась везти меня в „Раньки“. Там меня посадили на велосипед и ночью, в темноте по ухабистой дороге повезли к доктору. Тамошнюю амбулаторию между тем разбомбили, она сгорела (значит, это могло быть лето 1941 года), и вся моя долгая поездка оказалась напрасной, нечем было ни зашить, ни перевязать мою рану. Единственное, что удалось — это промыть её и продезинфицировать алкоголем».

Что добавить к этому рассказу? Красота и неповторимость мира детства — в непрерывном узнавании нового. И величайшие открытия делаются почему-то именно тогда, когда родителей нет дома. Более или менее заметные, но следы, шрамы и шрамики от игр, столкновений, происшествий времён детства обнаружатся, наверное, на теле каждого человека. Не все приключения заканчиваются так же счастливо, как только что описанный эксперимент с ведёрком для мармелада в Дуникской волости. О физической незащищённости ребёнка и связанными с нею угрозами его жизни, еще такой хрупкой, чудесно сказано в книге польского педагога и писателя Януша Корчака; автор напоминает, что слепая, слишком щадящая ребенка любовь способна уберечь его не только от опасностей, но и от счастья, от понимания мира. Что травма и открытие — явления, связанные куда теснее, чем нам хотелось бы. Вглядываясь в мир детства Вайры Вике-Фрейберги, открываешь, что она росла и взрослела под защитой зрячей любви.

к оглавлению
дальше




 3  «Орешки», — так вот откуда имя кота, прибывшего из Канады!  (Примеч. переводчика.)     


Сайт управляется системой uCoz